from random — «Давай, Валентина, давай!» 003

«Нас не трогать, до утра не трогать, собака лижет мою спящую ногу». Млин, Тимофеев, как ты не вовремя! И ты, Грета, тоже. Да ещё и random меня с утра подвел, — кто так орёт спросонья!? И вообще, что за привычка — спать с рабочим WinAmp’om. Надо от неё избавляться.
Как же её звали? Наверное, Оксана. Мне кажется, что Оксана. Мне хочется, чтобы её звали Оксана. Оксана — красивое имя. И глаза — красивые. Только вот куда делась Лена?
«В субботу начнётся весна» — сказала Лена. Мне пришлось открыть глаза. Взгляд оказался на уровне её талии. Она стояла у подоконника и смотрела в окно («давно не мытое» — отметил я про себя). Изморозь за день расползлась по стеклу, оставляя после себя белые полосы, похожие на борозды от стеклореза. Виски резала ноющая боль. Состояние было «такое — лень двинуть ногой». WinAmp, конечно, никто не выключил. Часы утверждали, что уже 17.00. Верить им не хотелось, но обычно они были правы. Я, мирно до этого сопящий, обнаружил на себе плед. «Хорошо хоть не раздетый!» — подумал я, ощупывая себя под одеялом. Кружка с недопитым зелёным чаем стояла рядом на табуретке. Слизнув таблетку анальгина, чудом оказавшуюся рядом, с томика Маркеса, я поспешно закрыл глаза. Просыпаться совершенно не хотелось. Грета получила пяткой в нос, и оставила свои беспочвенные притязания на мою сонную конечность.

Часто бывает, что я не могу привести свои мысли в порядок. Сейчас было именно так. В моей голове («мои волосы ниже стандарта» сказал random, и, как обычно, был прав) никак не укладывалось, что в комнате стоит, в общем-то, привлекательная девушка, а я валяюсь в кровати, пытаясь зажмуриться и отогнать это видение, подслушиваю тайком WinAmp и соображаю, что мне следует сейчас сделать. Верное решение было где-то рядом, но никак не материализовалось. Это было обидно. Приходилось вновь и вновь витать в облаках, надеясь только на интуицию, и пытаться ухватить эти невидимые нити, ведущие к правильному ответу.
Что мне сделать с ней? Это был непростой вопрос. Извилины, не смотря на все мои усилия, медленно и со скрипом распрямлялись в голове, а девушка всё так же смотрела в окно и не оборачивалась. Я почему то знал, что она не обернулась, хотя глаза всё ещё не открыл. Просто знал. Откуда мне далось такое знание, я сказать не мог, но в его подлинности сомневаться не хотелось: это было бы по меньшей мере неуместно — в коей то веки у меня проснулась интуиция, и чтобы я подверг её сомнению? — фигушки, не дождётесь.

Может, взять, да и смыться быстренько, пока она не заметит? Привести себя в порядок, «принять душ, выпить чашечку кофе»? Хорошо бы, только вот шансов, что моё исчезновение останется незамеченным, и будет верно истолковано, не очень много. Честно говоря, их вообще нет. Ну и ладно. Всё равно выбираться из под одеяла не охота. Да ещё эта Оксана так, млин, не вовремя. Что за Оксана? Из знакомых Оксан вспоминалась только сестра Вторухи, с которой мы прекрасно провели время на недавнем Skylarke. Только вот я потом хромал очень долго, и вообще не ходил пару дней. А всё почему — потому что Пагнини мне непосредственно перед этим со всей дури вмазал по коленной чашечке на футболе, и она приобрела к вечеру нездоровый цвет переспелой сливы. Подрыгав пяткой в такт весёленьким кельтским ритмам минут десять, я понял, что если дойду до дома на своих двух, то это будет просто здорово, если не сказать — фантастично. Да и вообще вытащил меня туда исключительно Фим благодаря своему дару красноречия, и Пуцка, потому что у неё был Happy Birtsday, а на этом празднике обязанностью нас с Фимом являлось есть тортик. Тортик мы тогда с трудом осилили, и остаток вечера откровенно скучали, взирая, как остальная толпа веселящихся людей танцует и улыбается под звуки волынки. Ефим «пинал говно» исключительно из природной скромности, а я по причине «лиловой коленки», как я её тогда окрестил, рифмовал строки —

Переливы прелюдий в вечерней золе
Обволакивают мою ночь
И растрескалось лето по белой заре -
Я не против, а ты не прочь

Восемнадцать мгновений минуло тому
Как я встретил Луну над рекой
Ты увидела ветер, я увидел тюрьму
И запомнил тебя такой

Заплетается солнце узором весны
Свет иглою застынет на нём
Я смеюсь, и смеются со мной мои сны -
Смех и сны со мною вдвоём

Звёзды с хрустом сложились в живую фольгу
И сверкнули последней мечтой
Ночь и утро, друг друга сменив, пробегут,
Я окликну её — «Постой…»

Эх, Путилина, Путилина! А когда-то ты мне очень нравилась. Но … ладно, проехали. Да и вообще на её деньрожденьи мы оказались, можно сказать, случайно, — из за того, что в мою больную голову взбрело непременно поздравить её первым. Подняв спозаранку Ефима, что само по себе стоит немалых усилий, я взял «оборудование для проведения Дней Рожденья», складировавшееся в углу комнаты после вторушинской пьянки, и отправился на остановку. Мы с трудом втиснулись в автобус, и покатили к «Радуге». Надо сказать, что это было не так просто, как может показаться, потому что шарики, «которые она очень любит» (это мне по секрету сообщила Каляся, именовавшаяся её лучшей подругой), мы, как тупые бакланы из квартала, надули заранее, и потом пытались их уберечь от толпы разъяренных пассажиров, торопящихся на работу. Ярость их была понятна — я сам бы, наверное, вёл себя точно так же, если бы меня с утра попытались приплюснуть к стенке по причине того, что «у Таньки День Рожденья!». Но и в наше положение нужно было войти, а нам во что бы то ни стало (просто я не подозревал, что оно станет так дорого) требовалось спасти от растерзания эти резиновые творения отечественной промышленности. Помимо шариков в нашем распоряжении был плакат с намалёванными красной краской, спионеренной по такому случаю в Штабе, словами «С днём рожденья, Пуцка!!!», который тут же был водружён над главным входом. Клава и Шэлли, как одноклассницы, были поставлены на стрёме у двух выходов из школы, потому как не было известно, у какого в этот раз появится именинница А мы с Фимом принялись расставлять всё привезённое хозяйство буквально на тридцати трёх квадратных метрах школьного двора (который по своим фунциональным размерам больше походил на заводскую курилку). Когда Танк была метрах в тридцати, то Клавень, заметившая её первой, принеслась к нам с сообщением, что «Танька уже здесь!!!». Пришлось второпях объяснять, что её задача состоит в том, чтобы Танька зашла с главного входа, а не в том, чтобы мне об этом рассказать (то, что она рано или поздно появится, как я считал, догадывались все), и, дав ей в помощь Шэлли, я отправил девушку обратно. Правда, весь эффект неожиданности был безнадёжно потерян, потому как виновница торжества сразу поняла, что, если, едва её завидев, Каляся уносится в противоположном направлении, то что то здесь не то, — «это какие то неправильные пчёлы». Вот в этот-то момент я вдруг вспомнил, что в рюкзаке лежит тортик и свечки. Сориентировавшись в ситуации, быстро крикнул Фиму — «Водите хоровод, вать машу!», и побёг в вестибюль. Помниться, random меня не подвёл и в тот раз — в ушах звучали Би2 — «И зажигать». С трудом достав спички, я онемевшими от холода пальцами пытался их воспламенить, и одновременно растыкать свечки. Ко мне начала приставать вахтёрша, внезапно озаботившаяся пожаробезопасностью своего рабочего места. Пришлось ей быстро всё объяснять. Но аргументы типа «Таньке сегодня семнадцать!» на неё почему то не действовали, и я, плюнув, продолжил «Зажигать!», как меня призывали Лёва и Шура. Как только последняя свеча загорелась, в вестибюль ввалилась топа во главе с виновницей торжества, так что всё получилось в итоге здорово, кроме, разве что, того факта, что мне пришлось уводить брызгавшую слюной во все стороны вахтёршу чуть ли не силком, пока Пуцка переживала все события утра, случайно совпавшие с её семнадцатилетием.
Видимо, благодаря таким партизанским выходкам (которые стоили мне пары по биологии, а Фиму — незачёта по физ-ре, и, как выяснилось много позже, выгона из ВТУЗа) мы и были приглашены на Skylark. Отказаться было просто нельзя.
«Ты ведь уже не спишь?» — полуутвердительно сказала Лена, вернув меня в реальность. Я предпочёл промолчать. И тут же почувствовал её дыхание у своих губ, но глаза упрямо не открыл. Видимо, морда моего лица не выражала никаких эмоций, потому что далее до слуха донеслись лёгкие шаги по ковру, и едва слышный скрип дверных петель. Открыв один глаз, я увидал, что она вышла. Следом затявкала Грета.
Как я уже говорил, в некоторых жизненных ситуациях, если того требуют обстоятельства, представители моего семейства могут быть очень быстрым. Спустя шесть с половиной секунд после того, как в коридоре затихли шаги, я уже был на ногах и в полной боевой готовности. Не забыв прицепить плеер и застегнуть ширинку, я на цыпочках (в ушах звучала Настя — «Танец на цыпочках». «Бедные цыпочки!» — промелькнуло в голове), уверенно лаврируя между кучами полезного хлама, бесшумно пробрался к выходу и приник ухом к двери. В коридоре сопела от натуги Грета, остальные звуки отсутствовали. Я мигом шмыгнул за дверь, и был таков. Собака упорно грызла найденную где-то кость, и не обращала на окружающий мир никакого внимания. Пожалев, что не могу так здорово забывать обо всём на свете, я торопливо натянул ботинки на розовые пятки (возвращаться в комнату за носками времени уже не было — в любой момент могла вернуться Лена), накинул свой знаменитый пуфик, в котором меня принимали на улице за пингвина или чукчу, в зависимости от того, был я в капюшоне или нет, и скрылся за дверью, соединяющей пространство моего коридора с внешним миром.
Ухнув совой, я прислушался. Подъезд промолчал, зажилив поделиться со мной даже эхом. Кошки также предательски безмолвствовали. Пожав плечами, я негромко сказал — «ну и хрен с вами», и направился к «предбаннику». Ступеньки были преодолены одним прыжком, дверь открыта посредством пинка, а улица приветствовалась матерным «Бля!».
Было холодно. Было очень холодно. От вчерашней оттепели не осталось и следа. Улица заледенела. Мостовые покрылись корочкой льда, иней на ветках, ещё с утра чуть не взбухающих почками, неприветливо белел жёсткой бахромой. На улице было даже не свежо или морозно, на улице было откровенно холодно. Мне показалось, что мои глаза сходят с ума. Искрился даже не снег, а сам воздух.
Быстро мутировав (не без помощи любимого пуховика) в монстра-убийцу, имеющего родственников в среде водоплавающих птиц, я быстрым шагом устремился к магазину. Ноги отказывались слушаться мозжечка, разъезжаясь в самых неподходящих местах, и ходьбы как таковой не получалось. Улица напоминала гигантский каток. Проблема была ещё и в том, что все те люди, которых я видел с утра спешащими на работу, теперь, в соответствии со всеми законами Броуновского движения, возвращались домой, и мне стоило немалых усилий не попасть во встречный поток, неумело лавируя на такой нетвёрдой поверхности. Магазин был расположен в здании почты. Над железной дверью, казавшейся здесь настолько неуместной, что на ней даже написали «Магазин», чтобы никто ненароком не перепутал здание с овощехранилищем, висела пожелтевшая от времени вывеска «Золотые пески. Сеть продовольственных магазинов», очень эффектно и контрастно смотревшаяся рядом с синей «Почтой России». Когда я был ещё невелик, мне всегда казалось, что в этой «сети» может продаваться разве что сахар, потому что название говорило само за себя, но, взрослея, я открыл для себя много новых и полезных вещей, таких, например, как сигареты, жевательная резинка и мороженое. За последним я сейчас и охотился. Пускай на улице стоял дубак, пускай мои руки замёрзли, и слегка побелели из-за того, что перчатки были забыты дома, пускай железный брелок в кармане примёрз к кошельку — всё это, даже вместе взятое, никак не могло перебороть моей страсти к продукту, создаваемому путём смешения сухого молока и сахара. Финансы, как я обнаружил, изучив содержимое кошелька, позволяли сегодня полакомится даже «Бодрой Коровой». Магазин был сродни той же бетонной коробке, что и мой подъезд, только заставленный всяческого рода продуктами народного потребления. Витрины у стенок ломились от спиртного, рыбный отдел радовал соответствующими запахами, а у самых дверей всем посетителям приветливо и вызывающе-откровенно улыбалась девушка, мажущая яйцо blend-a-med’ом. Внутри толклась куча народу, образовывавшая импровизированную аморфную очередь. Не без труда отыскав её конец, я пристроился за каким-то мужичком, едва достававшим мне до плеча. Видимо, компенсируя недостаток роста, он дымил своей дешёвой «Примой» как паровоз начала века, заставляя вежливо покашливать добрую половину посетителей. Под заливистое соло «Аквариума» голосом БГ отозвался random — «Брат никотин, брат никотин, я не хочу ходить рядом, я хочу ходить один». Уткнув нос в воротник, я попытался не дышать.
Очередь медленно и неуверенно двигалась, оставляя за собой на некоторое время кусок свободного пространства, с бешеной скоростью заполнявшийся новыми страждущими консервантов и гигиенических прокладок. Тускло светила над головой лампочка, подвешенная на оголённых проводах. Патрон слегка дымился, но дым смешивался с выхлопами моего случайного соседа и был абсолютно незаметен. Я поспешил отодвинуться подальше от чадящей лампочки, всё ещё пытаясь не дышать. Из-за спины дородной дамы, закрывавшей добрую половину витрины, на меня дико зыркнул глаз вяленого лосося.
«Вам что, молодой человек?» — оторвал меня от изучения окружающей обстановки глубокий грудной голос кассирши.
«Мне „Бодрую Корову“, — две штуки»
«Кого?»
«Мороженое»
«А, понятно, а то у нас вся говядина ещё днём кончилась»
Я ради приличия улыбнулся, чтобы уж совсем не расстраивать «девушку».
Кассирша, виляя бёдрами, медленно и величественно проплыла к морозильнику, достав из него пару вожделенных брикетов, облизнула губы, поправила маленькую «пилоточку», ютившуюся на самой макушке её мощной головы, и сказала, — «Тридцать два рубля»
Выпотрошив содержимое своего кошелька, я выяснил, что в наличии есть около сорока денежных единиц отечественной валюты.
«И батон» — добавил я, вспомнив про пустующую с утра хлебницу. Кассирша, отправившаяся уже в обратное плавание в моём направлении, невероятно изящно для своих пропорций подхватила с полки хлебобулку, и протянула её мне. Выложив всю наличность на блюдечко, я подхватил продукты, и принялся протискиваться к выходу из магазина.
«Молодой человек, сдачу возьмите!» — догнал меня уже в дверях спелый голос кассирши. Удивившись, я вернулся, и забрал восемь рублей, лежавших на блюдечке с бравым ковбоем. Мелочь, а приятно. «Халява — сколько в этом звуке для сердца русского слилось» — с приподнятым настроение я предпринял вторую попытку выбраться из людской массы наружу.
Сразу за дверью лицо обжёг холодный воздух. Руки, только было оттаявшие, покрылись тоненькой ледяной коркой. На небритом подбородке тоже образовался слой инея. Вспомнив уроки физкультуры, я понёсся со всей возможной скоростью «до дому, до хаты», наловчившись отыскивать места пролегающей впереди трассы, посыпанные песком. На этих участках вероятность падения резко снижалась, зато увеличивалась плотность населения. Это означало лишь то, что я не один такой умный. Хотя и в этом был свой плюс, — отталкиваясь от прохожих, можно было довольно быстро и изящно катиться вперёд, к намеченной цели, чем я и не замедлил воспользоваться, слушая летящие за спиной маты, сводящиеся к «разъездились тут, б..дь, ездуны!».
Оглушающе пропиликав перед самым носом пронеслась серая «Волга», чуть не лишив меня равновесия.
Я всегда негативно относился в к автомобилистам — наверное, потому, что сам не очень умел кататься не то, что на машине, а даже на коньках, не говоря уж о велосипеде. Страсть управлять транспортными средствами утихла во мне после одного примечательного случая — пребывая в юных летах на отдыхе у бабушки, я имел обыкновение доставать всех взрослых вопросами типа «Ма, а что такое минет?». Я ни в коем случае не хотел показаться пошлым, — мне действительно было интересно, что обозначает эта аббревиатура, но, как это часто бывает, взрослые меня понимали неправильно. Благодаря таким талантам оказываться в ненужном месте в ненужный час в середине летних каникул, после очередного острижения моих кудрявых кос, являвшихся неким символом протеста против диктатуры матриархата, я был отправлен к дяде на пасеку, с довольно левой мотивировкой — «чтобы не путался под ногами». Основным занятием населения пасеки, состоявшего из моих дяди и брата, было культурное распитие непомерного количества пива и ловля раков. Я же в первый день был жестоко искусан (хотя нет — это слишком мягкий глагол, скорее — изгрызан) пчёлами, и после не мог даже смотреть на единственное там возможное положительное новшество — мёд. Изнывая от безделья, я однажды сдуру попросил дядьМишу научить меня кататься на мотоцикле. Мотоцикл был у дядьМиши был хороший, — «Урал», с синей коляской. Он подпрыгивал на ухабах, дребезжал, скрипел и плевался бензином всякий раз, как к нему подходил неосмотрительный представитель рода человеческого. Вообще из своего недолгого общения с этим чудом техники я заключил, что он ненавидел либо весь людей этой планеты вообще, либо меня лично в принципе. После недели тренировок по освоению железного коня, содранных в кровь коленок, первых выученных матерных слов, одолженных из богатого лексикона дяди, рваных рубашек и провонявших соляркой ладоней я был допущен к ответственному заданию — нужно было довезти до бабушки флягу (для людей незнающих — отуенный бидон, размером примерно около меня тогдашнего, только гораздо тяжелее) с мёдом. Отправился в путь я с самого утра. Чтобы объяснить случившееся далее, надо сказать, что дорога на хутор заходила со стороны холма, гордо именуемого местными жителями горой, и въезд был смутно различаем, так как находился под углом девяносто градусов к трассе. Около него к вечеру, как правило, образовывалась небольшая, в человеческий рост, кучка силоса — производственные отходы молокопроизводящей промышленности.
Уехав ранним утром, я пообщался с родственниками в городе, и, произведя несложные мысленные манипуляции, постановил, что там ещё скучнее. Вечером, нагруженный пивом и наставлениями бабушки чуть выше коляски, отправился обратно. Ближе к полночи в небе появилась тусклая луна, лукаво косящаяся на кукурузные поля. Ветер свистел в ушах, пиво брякало в коляске, жижа летела из под колёс во все стороны — я был счастлив! При приближении холма, обозначавшего въёзд в деревню, я резко крутанул руль влево и всем корпусом подался за ним. Холм прокрутился перед глазами, внезапно покоричневел, и на моих глазах превратился в навозную кучу. Рефлексы работали безупречно, и нога судорожно впилась в сырую после ночного дождя землю. Но на скорости в 50 километров в час это повлекло за собой лишь её вывих, а куча успела приблизится ко мне на расстояние среднего пальца, прежде чем мотор заглох. Я по самые плечи увяз в фекалиях, и лишь чудом не окунулся туда носом. Жирная зелёная муха нагло уселась на мой умирающий от неповторимого аромата нос. Следом послышались голоса горячо любимых родственников. Вытаскивали меня около получаса. Причём смешно было всем, кроме сами знаете кого. Именно с этого памятного момента я недолюбливал автомобилистов.
Блин, ну и холодрыга-же на улице. Надо побольше двигаться, и поменьше мечтать.
На горизонте показался козырёк подъезда. Подруливая к ступенькам, я увидел смутный силуэт. Девушка развернулась.

В тексте использованы цитаты следующих рок-групп и попсовых исполнителей: Мультфильмы, Сплин, 5’nizza, Би*2, Настя, Аквариум.