перед моими окнами в Северодвинске всю жизнь рос тополь. за тополем был пустырь, река, за рекой — лес и дорога то ли в Москву, то ли на Онегу. у меня было идеальное детство и идеальный вид из окна. по тополю мы лазили, падали с него, ревели чуть-чуть, потом катались на нём на тарзанке и целовались за ним с девчонками. на пустыре мы играли в футбол и в казаки разбойники, строили снеговиков, копали окопы и катакомбы в снежных сугробах, летом играли в песке в машинки как в огромной песочнице. потом я всегда гулял на этом пустыре с собакой. пустырь был прямоугольников с больше стороной метров 500. но мне он всегда казался огромным. пустырь предназначался вообще, насколько я помню, для какого-то строительства дома, но зарос так, что иначе как «цветырь» его уже в моё пятилетие никто не называл.
были попытки построить на нём автостоянку (мы с пацанами из соседнего двора сожгли будку охранника, а из забора сделали себе ворота для футбольного поля, хотя кусок пустыря так и остался заваленный камнями), начать жилищное строительство (в центре пустыря уже лет тридцать забито четыре сваи), но все они не увенчались успехом. это был наш пустырь.
это пустырь, на котором я вырос. мой пустырь. я помню даже были попытки просто парковать на нём машины, но после пары проколотых шин они прекратились. мы, как шпана из 16го дома по улице Лебедева, держали пустырь )
и вот как только я уехал из города (а вместе со мной куча «шпаны» повзрослела), какие-то мудаки взяли и построили перед моими окнами часовню. а тополь спилили. он типа засох. а потом к часовне приделали храм. и огородили его забором. и теперь у меня из окна видно не дерево, реку и лес, а этот серый забор и кусок храма. я бы не сказал, что я его ненавижу. но это одна из тех редких вещей в мире, которые вызывают у меня чувство устойчивого раздражения. в отличии от остальных жителей Северодвинска — им и храм, и часовня нравятся.
такие дела.