Много голого туловища (about Ефим) 004

Лена взглянула на меня, и в её глазах мелькнул огонёк обиды. Резко шагнув ко мне, она оттолкнула протянувшуюся было в её сторону руку, и прошла мимо.
«Подожди, Лен, ты что?»
Тоненькая фигурка продолжала удаляться, не удостоив меня ответом. Пришлось поднажать в направлении «за ней». В этом мне помог проходивший мимо мужик — после того, как я оттолкнулся от него, он, видимо, хотел дать мне «волшебный пендель» (термин, твёрдо вошедший в отечественную действительность благодаря сборной команде КВН города Санкт-Петербурга) что у него почти получилось, но в итоге безболезненный толчок в зад лишь придал мне необходимое ускорение. Объехав Лену, я на ходу запихал «Коров» в карманы, и остановился перед её лицом. Попытки обойти меня ни к чему не привели, — я всё время оказывался на её пути. Девушка пошла на крайний метод, — её правая нога пришла в движение и чуть не угодила мне в пах. Правда, это привело к плачевным для неё последствиям, — потеряв равновесие на скользком льду, Лена шлёпнулась на спину. Присев рядом, я пристально посмотрел ей в лицо, и улыбнулся. Выступившие было слёзы превратились в маленькие кристаллики на щеках, и на лице появилась робкая улыбка.

«Ну ты чего? Что случилось?»
«Ты так нахально убежал, и меня оставил. Почему? Тебе не стыдно?»
«Я за мороженым побёг» — в доказательство я продемонстрировал содержимое карманов — «Ты ведь любишь мороженное?»
Она улыбнулась. Что-то можно было прочитать в её глазах — но вот что именно, я не мог сказать. Она загадочно улыбалась внутри, и искорки этой улыбки мелькали в глубине карих зрачков, постоянно и неуловимо меняясь. Несколько секунд я разглядывал её, сидя на корточках на скользком тротуаре, а потом протянул руку и рывком поднял на ноги. Взяв меня под локоть, она повернулась и сделала шаг в обратную сторону, но тут же чуть опять не шлёпнулась. Моя рука вовремя оказалась под талией и предотвратила падение. Взявшись за руки и осторожно ступая по скользкой поверхности, мы отправились в обратное путешествие по катку, именуемому улицей Лебедева, домой. Ко мне домой…

«Ты всё ещё не созрела для чая? Или, может, кофе, — только в этом случае я не составлю тебе компанию»
Она звонко рассмеялась. Всё-таки это была интересная девушка — просто с утра у меня было плохое настроение, усугублённое ночными приключениями. Прядь рыжих волос красиво ниспадала на лоб, почти закрывая веки. А стрижка у неё была не очень короткая, просто с утра волосы были убраны «крабиком» на затылке.
Оказалось, что Лена собиралась в квартал искать меня, рассчитывая на тёплую утреннюю погоду, и лёгкая курточка с суровой надписью «Южный Полюс» не спасла бы её от жестокого мороза, обрушившегося на бедный город Сев-ск в эту тяжёлую пятницу, плавно переходящую в субботу — первый день весны. По обоюдному согласию, она пока решила посидеть у меня, дождаться потепления, хотя я галантно предложил ей свой пуховик-мутант. Во-первых, он был слишком тяжёл для неё — таких весомых курток не носили даже в нашей северной столице. Тем не менее вся её тяжесть с лихвой компенсировалась теплотой. А во-вторых, мы друг друга поняли, и «во-вторых» нам уже не требовалось. Это радовало. Она позвонила домой, и сказала маме, что останется ночевать у сестры, а сестре сообщила, что поехала к подруге. В общем, наконец-то мы были предоставлены сами себе, и могли преспокойно продолжить процесс общения.
«Хочешь почитать мои стихи? Хотя не знаю, понравится ли тебе — у меня все несколько жизнерадостней» — Лена вновь взяла инициативу в свои руки — «Я распечатала всё на компьютере».
Меня всегда удивляли люди, которые печатают на компьютере. Лично я за свою недолгую жизнь научился только набирать. А печатал исключительно на принтере. Всё-таки как много ещё непознанного есть в этом мире.
Взяв листок с мелкими буковками (шрифт — «восьмёрка», times new roman, отметил умудрённый опытом взгляд), я попробовал погрузиться внутрь стихотворения, представить, понять его:

Над Акрополем кружатся птицы,
Жизнь людей с высоты наблюдая.
Ваши судьбы вершат кружевницы,
И они все пути ваши знают.

Чья-то прялка жужжит за работой,
Чьи-то руки ту нить отмеряют.
Тот, сестрицы, устал от заботы!
Лязг — и ножницы нить обрезают.

А из нитей плетутся узоры -
Кружева, гобелены — кто скажет?
И к Богиням направлены взоры:
Молвит Клото — Атропос накажет.

Кто сказал: неприветлива Клото?
Кто сказал, что Лахезис капризна?
Кто сказал, что ужасна Атропос?
Глупо Мойр проклинать с укоризной!

Кто из вас их встречал на дороге?
Кто из вас за работой их видел?
Совершают грехи даже боги -
Что ж вы, смертные, выше хотите?

Это страх пред своею судьбою
Их роптать заставляет во гневе.
Помни: Мойры следят за тобою,
И Эринии кружатся в небе.

А еще иногда, век от века,
Ходят Мойры незримо меж вами,
И, встречая в пути человека,
Будят душу своими словами.

Их узнать-отличить невозможно.
Запоет песню тихую Клото,
Потанцует Лахезис немножко.
Засмеется в веселье Атропос.

И, глотая вино потихоньку,
Вам в глаза они прямо заглянут.
И к руке прикоснувшись легонько,
Вновь исчезнут и снова восстанут.

Вновь у прялки закружатся спицы,
Лязгнут ножницы, нить обрезая…
А над городом кружатся птицы,
Жизнь людей с высоты наблюдая…

Первой фразой, лезущей в голову, было — «любишь Грецию?». Но это было слишком пошло. Даже — «Любишь Элладу?».
«Слушай, а разве Мойры летают?» — поинтересовался я — «Мне всегда казалось, что это просто прялки судьбы — сидят тихо себе на месте и ткут, как китайцы на мини-рынке»
«Да нет. На китайцев они мало похожи. Просто ты читал наверняка какое-нибудь сокращённое издание „Легенд древней Греции“, а более серьёзными и документально подтверждёнными трактатами не интересовался» — улыбнулась она — «Я угадала?»
«Угадала. Вот посмотрим, когда речь зайдёт о Толкиене — я над тобой ещё постебусь!» — с наигранным негодованием ответствовал я.
Она загадочно (или мне так просто показалось) улыбнулась, и промолчала.
«Ты ешь мороженое, ешь — не отвлекайся» — посоветовал я.
«Я ем, ем. Оно же холодное! Не мог принести девушки тёплого мороженого?»
«Да, я лох, пройдоха и неудачник!»
«Я этого не говорила»
«Я это сказал — прочитал твои мысли. И даже не пытайся отмазаться. А у тебя есть своя мороженная философия?»
«Кто?» — она даже поперхнулась, капнув немного пломбира на свитер.
«Вот я считаю, что самое вкусное место в мороженом — это обёртка. Когда её облизываешь, то у тебя ещё много мороженого впереди, а ты уже можешь себе представить, насколько оно вкусное. Самый здоровский момент!»
Её взгляд с вопросительного сменился на насмешливый.
«Только не надо снова ржать, а то вся в мороженом будешь» — предупредил я.
Звонок в дверь отвлёк. Пришлось идти открывать. Надо будет поменять зумер на что-нибудь более мелодичное. Ноги скользнули в холодные тапочки, и мерно зашлёпали в сторону двери.
«Я сейчас»
«Жду, вся просто в нетерпении» — она снова чему-то улыбалась. Всё-таки удивительные существа эти девушки!
Пыльный витраж папиной комнаты, розовый писающий мальчик на белой двери, куча разбросанных ботинок в конце прихожей. Па был уже дома. Но пока ещё после работы, так что не в лучшем настроении. «Деньги пойду просить часа через полтора» — решено было со взвешенностью и самообладанием опытного психолога. Зумер прожужжал ещё раз. Из кухни появилась мама.
«Это ко мне, я открою» — остановил я её.
Удостоив меня презрительным взглядом, в котором явственно читалось — «не мог раньше прийти?», мама спросила — «Вы есть сегодня будете, или святым духом, как обычно?» — и, естественно, не дожидаясь ответа, ушла в комнату.
«Смотря что кушать» — ответил я, сделав акцент на последнем слове, и пошёл открывать дверь.
«Еду» — немного подумав, ответила дверь маминой комнаты.
«А съедобную?»
Комната промолчала. Приникнув ухом к входной двери, я попытался произвести анализ происходящего, но не пришёл к каким либо однозначным выводам. Пришлось прибегнуть к примитивному, но действенному способу, известному человечеству с того времени, как какой то балбес, скорее всего, русский, придумал двери.
«Кто?» — спросил я у ручки в глазке.
«Свои» — ответила ручка голосом Ефима.
Залязгал замок. На меня уставилась кабина Стелса на Фиминой «шапке-невидимке».
«Эх блин» — уныло донеслось из под капюшона.
«Кто опять отказался компакт записывать?» — сочувственно поинтересовался я.
«Малышев» — с готовностью отозвался Фим.
«Бывает. Ну заходи, раздевайся, я тебя даже чаем угощу»
Ефим ввалился в прихожую, наследив на полу, уронил вешалку, висящую на ржавых гвоздях, наступил на хвост собаке и пнул мой правый ботинок — в общем, дал всем понять, что вот он пришёл, встречайте его любимого.
«Там, в комнате, сидит девушка, которая мне не то чтобы, но почти уже нравится. Постарайся произвести не самое пагубное впечатление»
«А как же АПутилина?» — как-то отрешённо поинтересовался Ефим.
«Всё у неё нормально, если ты об этом, а так — мы с ней уже выяснили отношения года полтора назад, и теперь оба совершенно счастливые люди и хорошие друзья»
«Ну-ну» — промычал в ответ Фим, — «Пойдём посмотрим на твою новую пассию. Кстати, я хочу печенек»
«А позавчерашний батон тебя не устроит?»
«В крайнем случае — сегодняшний, и обязательно с вареньем» — заявил Фим, и, картинно развернувшись, прошамкал в мою комнату. Мельком вскипел, заметив на нём свои тапочки.
«Куртку то надо снимать» — крикнул я со слабой надеждой вслед, и отправился искать варенье в холодных дебрях холодильника. На кухне не оказалось ничего особо съедобного окромя пресловутого батона, полученного мной на сдачу. Варенье покоилось в холодной трёхлитровой банке, стоявшей за двумя кастрюльными супами и велком капусты. Банка была липкой от засахаренной клубники. Я измазал ей все руки. Со стола была прихвачена большая деревянная ложка с росписью под хохлому.
По пути ноги автопилотом свернули в папину комнату. Здесь всё не менялось, наверное, несколько тысяч лет, — шкаф сразу слева за дверью, закрывавший выключатель, отчего свет появлялся только в очень необходимых, исключительно торжественных случаях, старый диван у стены, по-армейски скромный (по сравнению с моими) столик у кресла. В комнате царил полумрак, только слабо мерцал телевизор, да в углу за диваном спала Грета. На самом удобном в доме, и оттого изрядно потёртом за время длительной экплуатации, кресле, лежал зеленоватый, когда-то персидский плед. Похожий, но только с тигром, висел на стене над диваном. Таинственно чернело, поигрывая мрачными бликами, матовое стекло серванта. Кроваво-красные при свете утреннего солнца шторы, закрывавшие широкое окно, казались теперь гигантскими глазами какого то неведомого зверя. Батя развалился в кресле, курил сигарету и лениво смотрел очередной боевик.
«Па, денег хочу!» — заискивающе сказал я. Тяжёлый взгляд вперился в меня, оглядывая с ног до головы. Видимо, происходил сложный процесс опознавания.
«Хоти» — несомненно мудро посоветовал папа, и вернул шею в первоначальное положение.
«Хочу!»
«Сколько» — видимо, предок был весьма недоволен тем, что я отвлекаю его от законного снотворного. Хотя вопросительной интонации в голосе я не услышал.
«Ну, рублей сто»
«А не многовато будет для семнадцатилетнего бездельника, получившего на прошлой неделе трояк по химии и до сих пор его не исправившего?» — такой оды в свой адрес я откровенно не ожидал. Родитель разговорился -
«Да в самый раз. Только-только чтобы нажраться в дупель и обблевать весь подъезд»
«Полтинник» — папа начал торговаться. Хороший признак.
«Восемьдесят»
«Ну куда тебе восемьдесят!» — лицо даже снизошло до примитивной мимики.
«У девушки завтра день рожденья, а я сегодня хлеб на последние купил» — в доказательство была продемонстрирована желтоватая колбаска батона.
«У которой». Пришлось вспоминать на ходу, кого из моих знакомых па знает, и подойдёт ли хоть одна на кандидатуру девушки.
«У Ани». Папа призадумывался, видимо, прикидывая, стоит ли того Аня.
«Ладно, возьми семьдесят рублей в кошельке, но это только потому, что ты заботишься об обеспечении семьи хлебобулочными изделиями»
«Ваша щедрость просто не знает границ, о папа-Гена-Крокодил!» — боголепно пролепетал я, поставил поднос на стол, и полез в прилипший к полке шкафа кошелёк. Двери шкафа были цвета хорошо отстоенного йода.
За спиной послышался скрип кресла, стола, потом порывистый вздох.
«Ух ты, это всё мне? Спасибо!» — в родительских движениях появилась некоторая живость, руки потянулись к подносу.
«Нет, нет, нет, — это всё нам. Всё лучшее — детям» — остановил я казалось бы неотвратимое движение родительской ладони к банке с вареньем. Наконец подалась молния кошелька, и искомые семь червонцев перекочевали в мой задний карман.
«Приятного времяпрепровождения» — радостно пожелал я, затворяя за собой дверь и одновременно пытаясь удержать на подносе всё содержимое.
«Хоть бы спасибо сказал» — буркнул не накормленный, раздосадованный и обезденеженный папа, отворачиваясь к телевизору.

Секунда — это довольно много. Что уж говорить, за то время, которое я отсутствовал в своей холостяцкой комнате, её внутреннее убранство претерпело разительные изменения. Например, со шкафа был стащен паяльник, со стула — Маркес, из ящика стола — загрузочный диск. Внутренности системника были разворочены в хлам, на диван на скорую руку была прилеплена голограмма «Linux», а рядом на трёх книжках (Пелевин, Толстой и Маяковский — чрезвычайно патриотично со стороны Ефима) сиротливо лежал инородный винчестер, спаренный с моим шлейфом самым бесцеремонным образом. Сам виновник осквернения «компутера» расположился с паяльником в правой и какой-то допотопной матерной платой в левой руке прямо на ковре, который я вытряхнул неделю назад, и, разумеется, успел уже налузгать небольшую горочку семечек. На диване, закрыв лицо томиком Габриэля Гарсиа, лежала Лена. «Здрасьте, пожалуйста!» — окликнул я увлёкшегося Ефима.
«Здоровей видали» — откликнулся он — «Где мой батон?».
«Исходя из вашего невыгодного местоположения и сокращённого угла обзора вкупе с забытыми контактными линзами имею честь сообщить вам, что мукомольное изделие, требуемое вашей персоной, находится на подносе. Приятного».
«Положи там, сбоку, я потом заем», — снизошёл Ефим, терзая очередное дитя подсолнуха. Кожура, конечно же, полетела на мой ковёр.
«Ты вообще страх потерял» — возмутилось всё чуткое и прекрасное во мне — «Сегодня перед уходом получишь веник с совком, и будешь работать на благо общества в отдельно взятой комнате»
«Мы живём в социалистическом государстве, где принуждение, пускай и к общественно-полезным работам, недопустимо»
«Я тебя, наверное, удивлю, но вот уже третье президенство мы с тобой живём в суровом мире демократии, так что сегодня я намерен выступить в роли капиталистической гидры, подло тебя эксплуатируя вплоть до потери работоспособности»
«Ну ладно. Только тогда не получишь новый альбом», — Ефим сделал многозначительную паузу, а потом выпалил — «Morcheeba!»
«Почему это я должен молчать, ба?» — на повышенных тонах.
«Потому, потому что мы пилоты, небо наш, небо наш родимый дом» — искусственно снижая накал эмоций.
«Мальчики» — встряла Лена — «Хватит ссориться. Давайте лучше тихонько помолчите, или спокойно — именно спокойно! — пообщайтесь, а я пока дочитаю книжку», — и уткнулась носом в Маркеса. Ну и ладно, хватит ей этого бульварного чтива максимум на час.
«Ефим, ты редиска» — сообщил я ему полушёпотом — «Ко мне в коей-то веке зашла девушка, а ты тут, понимаешь, всякую хрень начинаешь творить. Что тебе от моего КПК понадобилось?»
«На КПК у тебя тянет только монитор, хотя таких карманов в своей жизни ещё не встречал. Я скину на твой винт всё, мне надо свой форматнуть, он глючить начинает не по-детски»
«Слушай, у тебя же там десять гигов. У меня столько места нет. Полтора, от силы два»
«Уже есть»
«Не понял?»
«Я всю твою синему делитил, она всё равно у меня на дисках есть. Потом как-нибудь дам»
«Слушай, а разрешения спросить ты не догадался?»
«Да ладно, забей» — виновато улыбнулся он — «Зато вот у меня раритет — мамка от четыреста восемьдесят шестого»
«Нашёл раритет! У меня собранный IBM на стеллажах лежит. Точно такой же,» — небрежный кивок в сторону развороченного системника — «только без сидюка и флоппаря.»
«Так чего же ты молчишь!? Доставай скорее, баловаться будем!» — задорный, несколько даже радостный блеск в его глазах говорил о том, что если ребёнок прямо сейчас не получит в свои руки гору бесполезного железа, то тут разразиться такой скандал, что доказать потом кому-то тот факт, что ты не верблюд, будет ужасно сложно. Да и Лена начала снова недовольно коситься на нашу сладкую парочку, поправляя то и дело волосы, упрямо стелившиеся по плечам.
«Ладно, иди, юзай. Он там, в коридоре». Спустя некоторое количество секунд совершеннолетнего дитя простыл и след. Только мелькнула в дверях примечательная рубашечка морковного цвета.
Достав из кармана плеер, я нажал «play» (да, да, тавтология, я понимаю, но я же только учусь!). Что-то внутри коробочки хлюпнуло, чавкнуло и замерло, не издав ни звука. Серая пластмасса, начинённая электрониками, молча уставилась на меня. Наушники кроткими змейками повисли в руках. «Потерялась искала батарейки для плеера интересных книг нет, часы не проверила ты» — вставил random в мои мыслечувства глоточек романтики голосом Тимофеева. Да, батарейки из кала, это, видимо, какая-то чисто питерская фишка. У нас таких не делают. Да и сомневаюсь, чтобы я стал подобными пользоваться. Однако надо было возродить то, что уже сдохло. Поиски зарядки для батареек в условиях моей комнаты всегда были довольно интересным ребусом. Не изменил я своим традициям и сейчас (вообще изменять традициям — признак слабости и неуверенности, чего я никак не хотел давать возможность заметить различным девушками в моей скромной персоне). Не оказалось её ни в ящике стола, ни в грязном белье (молниеносно развороченном, и потом стыдливо прикрываемом неширокой спиной от случайного взгляда гостьи), ни на подоконнике. Даже на полках с книгами было пусто, стояла только подаренная Алёнкой открытка на день рожденья. Я уже с ног сбился, когда в комнату ворвалось счастливое лицо Ефима — «Нашёл!». В доказательство был продемонстрирован бежевый системник без двух стенок по бокам. Только тут я обратил внимание на розетку, в которой всегда был шнур от компа. Зарядка находилась именно там. Хотя быть ей там было абсолютно не положено. И что бы вы думали — в ней заряжались Фимины батарейки. «Пошёл куртку снимать живо!» — прикрикнул я на него, отбирая пыльную махину компьютерного корпуса. Ребёнок сделал детское личико и выпятил нижнюю губу, делая вид, что сейчас заплачет, но я уже захлопнул дверь перед его носом.
Повернувшись, заметил на себе удивлённый взгляд девушки, с непринуждённостью нимфетки развалившейся на моём диване. В ответ на него недоуменно пожал плечами и дотащил системник до середины комнаты. «Ну как там твой „Полковник“? Уже закончился?»
«Да ну блин, это какая-то неинтересная книжка. Всё банально до невозможности. Очередная Маринина, но в иностранно-мужеском исполнении.»
«То есть не понравилось?»
«То есть я ещё не дочитала, и делать какие-либо далеко идущие выводы пока рановато»
«Тогда есть предложение смотреть. Масяню. Ты как, очень против?»
«Кого смотреть?» — людей, не видевших Маську, довольно редко, но встретить было можно. К их неширокому кругу относилась, видимо, и наша новая знакомая. Просвещение всегда было святым делом, которого я не чурался в самых неблагоприятных обстоятельствах.
«Ну раз всё так печально, то ты просто обязана посмотреть всё, что собрано нами с Ефимом по драгоценным крупицам на просторах Сети!»
«Лады». Нас обдало прохладным воздухом — это не знающий помех орга-зм Ефима влетел в комнату, распространяя вокруг себя аромат непередаваемого оптимизма и веры в будущее — «Где оно?»
«Вон лежит, в углу, общайтесь на здоровье» — Лене — «Ребёнок получил вожделенную игрушку, так что в ближайшие несколько суток мы предоставлены сами себе, — этот опасный социальный элемент надёжно изолирован от общества».
«Гы!» — сказал не то желудок, не то кадык Ефима.
Надо было знать этого человека как минимум год, чтобы понять, какую неистощимую страсть он имел к любым, самым никудышным, представителям неживой уже электроники. Страсть эта выражалась в коллекционировании любого, работающего или нет — не особо важно, важен сам факт — железа, его нещадном юзаньи и превращении в работающую технику, на что-нибудь да годную. В этом и заключался талант Ефима как любого русского гения-кустаря — он делал из говна конфетки. Причём такие конфетки и за такие деньги, что за это одно все его любили, холили и лелеяли. В остальном Ефим был довольно посредственным молодым человеком, выгнанным уже из двух ВУЗов, так ни разу и не окончивший первый курс, и получающий мизерной пособие по безработице. С девушками у него тоже особых проблем не было — они взаимно игнорировали друг друга последний девятнадцать лет. Была, разумеется, пара подружек с самых нежных времён, но, как говориться, «ты бы ещё маму вспомнил». Не смотря на потенциальную страсть к железу, в программировании он силён не был. Максимум, на что хватало усидчивости этого мало-мальски соображающего субьекта за своим вторым «пеньком», это сделать собственный телефонный справочник — примитивнейшую базу данных, но зато с таким опупенным интерфейсом, что даже самые доброжелательные и непредвзятые критики, вроде меня или его школьного учителя по информатике не решались назвать этот интерфейс дружественным. За все эти подвиги его нещадно ругала мама, поэтому лишние несколько секунд находиться дома он не любил, сводя это время к минимально необходимому — поспать и иногда покушать. Вся беда была в том, что наши мамы были знакомы. Так вот, тётя Люба почему-то решила, что я невероятно толковый молодой человек, поэтому именно я должен её непутёвого отпрыска наставить на пусть истинный в этой никудышной его жизни. Мне же это, мягко говоря, было по барабану, но портить отношения не хотелось, и приходилось усердно делать вид. Но вернёмся к нашим баранам.
«Итак, её величество Девушка Приличная, побывавшая в Амстердаме, Санкт-Петербурге и прочих не менее величественных столицах Матушки Европы, прошу любить и жаловать — Масяня».
На лице девушки появилась некоторая заинтересованность, а Ефим даже слегка воспрял духом, возворотя взгляд от сероватого, паштетного цвета шлейфа к недостойному, честно говоря, его светлого лика, монитору. Там плясало существо, которое в извращённой фантазии Куваева могло именоваться человеком, или хотя бы человекообразным, но уж никак не разумным и тому подобным homo sapiens. Следующее движение Ефима было, безусловно, лишним. Неловко вильнув задом, он имел неосторожность задеть мой шкаф, который, повинуясь всем законам физики, качнулся, опасно накренился, и, в знак протеста открыл створки верхнего ящика. Оттуда, с тихим шелестом, достойным лучших партизан времён Великой Отечественной, на пол и диван, будто окрылённые миссершмидты, спланировали все имеющиеся у меня порнушные журналы. Думаю, не надо объяснять, что получилось очень неловко. Хотя, вроде, чего уж тут оправдываться, у каждого субъекта, не имеющего проблем с простатой, вольно или невольно имеется несколько экземпляров подобной печатной продукции. Почему? Да потому что есть у всех. Стадное чувство, по-моему, это называется. Естественно, взгляд «гостевой» девушки упал на эти произведения современного постмодерна. Ситуация более чем щекотливая. Злобно зыркнув на ребёнка, я показал ему кулак так, чтобы девушка не видела, и по губам сообщил, что он козёл, а, следовательно, выпутывать меня должен сейчас сам. Ефим сделал вид, что не понял, однако кулак был красноречивее всех аргументов. Глаза Ефима забегали.
«Мы вот тут с Серёгой подписались на социологическое исследование» — глубокомысленно изрёк он, пытаясь оторвать несколько ошеломлённую Лену от созерцания множества женских прелестей, раскинувшихся перед ней розоватым веером — «Изучаем психологические комплексы прекрасной половины человечества.» — расшаркиванье ножкой и неловкие попытки убрать под стул хотя бы несколько особо голых тёлок — «И пришли к выводу, что у всех представительниц прекрасного есть один и тот же комплекс» — робкий взгляд в мою сторону, подтверждённый утвердительным кивком, мол «ври, ври, да не завирайся», и уже более бодро — «Комплекс состоит в том, что всем девушкам не нравится размер своей груди. Ну, то есть неважно, большая она или маленькая, всем без исключения она не нравится. Вот и собираем анатомические, так сказать, конспекты. У тебя нет такого комплекса?». Мои красноречивые жесты, что уже не стоит такую херь пороть, должного действия не возымели — удод увлёкся. Лена ошалело на него посмотрела, пытаясь, видимо, понять, всерьёз он это, или так, чисто неудачно постебаться. Невинно-дауновское лицо Ефима не выражало ровно никаких эмоций.
«Выпу-скные кончатся минетом» — да за что такое испытание-то мне, и бесполый вроде random озаботился женской физиологией. Вот так сразу бывает только у меня, только у такого прокуренного неудачника. Секунды на три повисла тишина, только счастливый Рома Билык с пеной у рта надрывался в микрофон, но его, разумеется, уже никто не слушал. Лена наконец переварила всё высказанное ей юным придумщиком фантастичесиких рассказов, презрительно оглядело сначала баб, потом меня, Фима, покрутила у виска наманикюренным пальчиком, поднялась и молча вышла. Мы остались в комнате. На мониторе заливалась в своём невероятном твисте заставка с Маськой, Ефим сверлил взглядом пол, а я смотрел на Лагутенко, улыбавшегося со стенки во весь свой приморский оскал. «Просто такая сильная любовь» — надрывался Зверь. «Да хоть ты то заткнись, и без тебя нехорошо» — удар кулаком по клавиатуре, видимо, каким-то невероятным образом задел v, или что там ещё произошло, но Winamp заткнулся. Синхронно наши головы повернулись к окну. По улице пробежала Лена, спотыкаясь и скользя на льду. Скрылась за поворотом дома.
«Ефим, ты сам знаешь, кто ты, я тебе напоминать не буду». Тут вошла мама. — «Ребят, вы бы хоть двери закрывали, а то что же это получается, оставили открытым на весь подъезд наш коридор. А что это такое?» — мамино лицо с назидательного поменялось на непонимающе-неодобрительное.
«Ну а как ты думаешь, чем я занимаюсь по вечерам? Химию делаю? Закрой дверь с той стороны, хорошо?».
Наверное, это было слишком грубо. Мама разозлилась. Это бывало не так уж часто, но зато так надолго, что лучше было даже не вспоминать.
«Ты как с матерью разговариваешь?»
«Да пошли вы все!» — сказал я как можно громче, чтобы услышали и отец, и сопящая в коридоре собака, потом опустился на диван, уткнулся лицом в подушку и сорок три минуты пролежал, вдыхая пыльный, прогорклый воздух давно не выбиваемых гусиных перьев.

В тексте использованы цитаты из творчества рок-групп Мультфильмы, Звери, а также, да простит она меня, Иры.